Самоуправление на Руси

 Крестьянство пользуется, если не считать злоупотреблений властью, почти столь же широким самоуправлением, как сельские общины в Швейцарии или Норвегии. Сельская сходка, куда собираются все мужчины, уже вышедшие из-под отцовской власти, решает все дела, и эти решения не подлежат обжалованию.

 Мир в Центральной России (в Южной России – громада) представляет крестьянскую концепцию верховной власти. Мир охраняет благоденствие всей общины и вправе требовать от каждого ее члена безоговорочного повиновения. Мир может быть созван самым бедным членом общины в любое время и в любом месте в пределах села.

 На наших сельских собраниях голосование неведомо; разногласия никогда не разрешаются большинством голосов. Всякий вопрос должен быть улажен единодушно. Поэтому общий разговор, как и групповые споры, продолжается до тех пор, пока не вносится предложение, примиряющее все стороны и получающее одобрение всего мира. Несомненно также, что полное единодушие может быть достигнуто лишь после тщательного разбора и всестороннего обсуждения предмета спора.

 Мир не навязывает меньшинству решений, с которыми оно не может согласиться. Каждый должен идти на уступки ради общего блага, ради спокойствия и благополучия общины. Большинство слишком благородно, чтобы воспользоваться своим численным превосходством. Мир не господин, а любящий отец, одинаково благодетельный ко всем своим сынам. Именно этим свойством сельского самоуправления в России объясняется высокое чувство человечности, составляющее столь замечательную особенность наших деревенских нравов – взаимная помощь в полевых работах, содействие беднякам, больным, сиротам – и вызывающее восхищение всех, кто наблюдал сельскую жизнь в нашей стране.Этому же надо приписать безграничную преданность русских крестьян своему миру. «Что мир порядил, то бог рассудил» – гласит народная пословица. Существует много других подобных же пословиц, как, например: «Мир один бог рассудит», «Кто больше мира будет?», «С миром не поспоришь», «Где у мира рука, там моя голова», «Хоть на заде, да в том же стаде; отстал – сиротою стал».

Обязательным правом мира и при господствующем в стране строе одним из удивительных его свойств является полная свобода слова и споров на деревенских сходках. Обязательным, ибо как можно было бы решать дела и вершить суд, если бы члены общины не высказывали свободно своего мнения, а, опасаясь обидеть Ивана или Петра, прибегали к криводушию и лжи? Когда суровое нелицеприятие и правдивая речь становятся правилами жизни и освящаются традицией, от них не отступятся и тогда, когда на обсуждение будет поставлен вопрос, выходящий за рамки крестьянских будней. Наблюдатели нашей сельской жизни единодушны в своем утверждении, что, в то время как в городах слова, означающие «неуважение к властям предержащим», даже в частной беседе произносят шепотом и слушают с дрожью, на деревенских сходках люди говорят открыто, критикуют те установления, которыми горожанам дозволено лишь восхищаться, невозмутимо осуждают самых высокопоставленных лиц правящей олигархии, смело ставят острый вопрос о земле и нередко порицают даже священную особу императора, от чего у чинного горожанина волосы стали бы дыбом.

 Автор этих цитат – Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский (настоящая фамилия Кравчинский, псевдоним С. Степняк) — из дворян, революционер-народник, писатель и убийца шефа жандармов Н. В. Мезенцова.  Вот что говорят о нем «товарищи»:

Я бы не назвал его очень умным… В общежитии он играл роль простачка. Я говорю «играл роль», потому что не верю этому. В делах он был чрезвычайно практичен и едва ли не один при всех русских умел своими литературными произведениями достигнуть не то что благосостояния, а зажиточности. И этого он достиг не одним литературным талантом, а ловким подделыванием под дух английской публики. Когда я впоследствии напечатал «La Russie politique et sociale», Кравчинский жестоко упрекал меня. Вы, говорил он, описываете Россию такой органически могучей, что англичанин думает: стоит ей только избавиться от самодержавия, и во всем свете не найдется более сильной страны. Какой отсюда вывод для англичанина? Тот, что не нужно поддерживать революционеров, а нужно поддерживать царя. Вот что вы достигаете своей книгой… Нужно писать совершенно иное: чтобы получалось впечатление, что с падением самодержавия Россия распадется на составные части.
Вот какие практические музы вдохновляли этого художника и простачка! А между тем близкие ему люди любовались им, как милым, наивным ребенком. Он жил за границей с Фанни Личкус (понятно, невенчанный), и при них постоянно находилась Анна Марковна Личкус, сестра Фанни. Обе они были еврейки…

 Таким образом, вряд ли можно заподозрить его в любви к русскому народу и в попытке приукрасить действительность. Следовательно, приведенным им сведениям о самоуправлении на Руси можно доверять.  (Все мы знаем, благодаря Новгороду и его летописям о вече, интересно узнать и о сельском самоуправлении.)

Итак, отрывки из книги Степняка – Кравчинского «Россия под властью царей»:

О народе, как и о человеке, судят по внешности. Поэтому деспотизм, властвующий чад русским народом, рассматривается, естественно, как выражение и следствие национального характера. Правда, в последние годы в России появились люди – мужчины и женщины, равных которым по силе патриотизма и любви к родине не  бывало во все времена. Однако в кажущейся тщетности их усилий общественное мнение Европы видит только лишнее доказательство неизменной рабской покорности народных масс, в одинаковой мере не способных понять свободолюбивые устремления и не желающих участвовать в освободительном движении.

 Факты невозможно отрицать. Крестьянство, составляющее огромную часть русского народа, все еще проникнуто преданностью идеальному царю – порождению собственной фантазии – и все еще верит, что близок час, когда он изгонит помещиков из страны и раздаст их земли своим верным крестьянам.

Но если мы, не ограничиваясь этими чисто внешними обстоятельствами, глубже и серьезнее исследуем характер и жизнь простого народа, нас поразят многие его черты, как будто резко противоречащие общепринятым представлениям о его раболепии и приниженности.В стране, где все зависит от воли самодержца, можно было бы ожидать, что низшие царские чиновники в порученной им ограниченной сфере деятельности наделены всей полнотой власти. Но в России дело обстоит иначе. Крестьянство деспотического государства – и в этом есть некое странное противоречие – пользуется, если не считать злоупотреблений властью, почти столь же широким самоуправлением, как сельские общины в Швейцарии или Норвегии. Сельская сходка, куда собираются все мужчины, уже вышедшие из-под отцовской власти, решает все дела, и эти решения не подлежат обжалованию.

Со времени освобождения крестьян в 1861 году правительство произвело некоторые изменения в порядке сельского самоуправления. Создан, например, особый сельский суд в составе десяти судей, избранных на сходке, в то время как прежде по закону только мир, или народное собрание, вершил суд. Правительство попыталось также прибрать к рукам мир и урезать его права, усилив власть старосты и признав правомочными лишь созванные им собрания; избрание же старосты должно утверждаться мировым посредником, назначенным правительством и местным дворянством. Однако в первоначальном своем виде, то есть в тех местах, где власти были недостаточно сильны, чтобы ограничивать права мира, общинная автономия не претерпела никакого ущемления.

Мир в Центральной России (в Южной России – громада) представляет крестьянскую концепцию верховной власти. Мир охраняет благоденствие всей общины и вправе требовать от каждого ее члена безоговорочного повиновения. Мир может быть созван самым бедным членом общины в любое время и в любом месте в пределах села. Общинные власти должны уважительно отнестись к созыву сходки, и, если они нерадивы в исполнении своих обязанностей, мир может без предупреждения отрешить их от должности, а то и навсегда лишить всех полномочий.

Сходки сельской общины, подобно собраниям «ландесгемейнде» в средневековых швейцарских кантонах, проводятся под открытым небом перед домом старосты, деревенским кабаком или в другом подходящем месте. Что больше всего поражает тех, кто впервые присутствует на такой сходке, – это царящий там, как кажется, полнейший беспорядок. Председателя нет; обсуждение являет собой сцену совершенного ералаша. После того как член общины, созвавший собрание, объяснил побудившие его к этому причины, все наперебой спешат высказать свое мнение, и некоторое время словесное состязание уподобляется всеобщей свалке в кулачном бою.

Слово принадлежит тому, кто сумел привлечь к себе слушателей. Если он угодит им, крикунов быстро заставят замолчать. Если же он не говорит ничего дельного, никто не обращает на него внимания и его прерывает первый же противник. Но когда обсуждается жгучий вопрос и атмосфера на сходке накаляется, все говорят разом и никто никого не слушает. Тогда миряне разбиваются на группы, и в каждой из них вопрос обсуждается отдельно. Все выкрикивают свои доводы во всю глотку; вопли и брань, оскорбления и насмешки сыплются со всех сторон, и поднимается невообразимый гам, при котором, казалось бы, никакого толку не получится.

Однако кажущийся хаос не имеет никакого значения. Это необходимое средство к достижению определенной цели. На наших сельских собраниях голосование неведомо; разногласия никогда не разрешаются большинством голосов. Всякий вопрос должен быть улажен единодушно. Поэтому общий разговор, как и групповые споры, продолжается до тех пор, пока не вносится предложение, примиряющее все стороны и получающее одобрение всего мира. Несомненно также, что полное единодушие может быть достигнуто лишь после тщательного разбора и всестороннего обсуждения предмета спора. И для того чтобы устранить возражения, существенно важно столкнуть тех, кто защищает противоположные мнения, и побудить их решить свои несогласия в единоборстве.

Описанный мной способ разрешения споров чрезвычайно характерен для русской сходки. Мир не навязывает меньшинству решений, с которыми оно не может согласиться. Каждый должен идти на уступки ради общего блага, ради спокойствия и благополучия общины. Большинство слишком благородно, чтобы воспользоваться своим численным превосходством. Мир не господин, а любящий отец, одинаково благодетельный ко всем своим сынам. Именно этим свойством сельского самоуправления в России объясняется высокое чувство человечности, составляющее столь замечательную особенность наших деревенских нравов – взаимная помощь в полевых работах, содействие беднякам, больным, сиротам – и вызывающее восхищение всех, кто наблюдал сельскую жизнь в нашей стране.

Этому же надо приписать безграничную преданность русских крестьян своему миру. «Что мир порядил, то бог рассудил» – гласит народная пословица. Существует много других подобных же пословиц, как, например: «Мир один бог рассудит», «Кто больше мира будет?», «С миром не поспоришь», «Где у мира рука, там моя голова», «Хоть на заде, да в том же стаде; отстал – сиротою стал». Обязательным правом мира и при господствующем в стране строе одним из удивительных его свойств является полная свобода слова и споров на деревенских сходках. Обязательным, ибо как можно было бы решать дела и вершить суд, если бы члены общины не высказывали свободно своего мнения, а, опасаясь обидеть Ивана или Петра, прибегали к криводушию и лжи? Когда суровое нелицеприятие и правдивая речь становятся правилами жизни и освящаются традицией, от них не отступятся и тогда, когда на обсуждение будет поставлен вопрос, выходящий за рамки крестьянских будней. Наблюдатели нашей сельской жизни единодушны в своем утверждении, что, в то время как в городах слова, означающие «неуважение к властям предержащим», даже в частной беседе произносят шепотом и слушают с дрожью, на деревенских сходках люди говорят открыто, критикуют те установления, которыми горожанам дозволено лишь восхищаться, невозмутимо осуждают самых высокопоставленных лиц правящей олигархии, смело ставят острый вопрос о земле и нередко порицают даже священную особу императора, от чего у чинного горожанина волосы стали бы дыбом.

Однако неверно было бы заключить, что такая вольность языка обнаруживает непокорный нрав, бунтарский дух. Это скорее укоренившаяся привычка, порожденная вековым обычаем. Крестьяне не подозревают, что, высказывая свое мнение, они являются нарушителями закона. Они не представляют себе, чтобы слова, взгляды, как бы их ни выразили, могли рассматриваться как преступление. Известны случаи, когда староста, получив по почте революционные листовки, по простоте душевной читал их вслух на деревенской сходке как нечто важное и любопытное. Если в деревню явится революционер-пропагандист, его пригласят на сходку и попросят прочитать или рассказать то, что он найдет интересным и поучительным для общины. Какой от этого может быть вред? А если история получает огласку, то крестьяне необычайно изумлены, услышав от жандармов, будто они совершили тяжкий проступок. Столь велико их неведение, что они верят, будто свобода слова – это право, данное каждому разумному существу!

Таковы главные черты нашего сельского самоуправления. Нет ничего более удивительного, чем контраст между установлениями для сельчан и учреждениями, призванными блюсти жизнь высших слоев общества. Первые являются по существу демократическими и республиканскими; последние зиждутся на имперском деспотизме и строжайших принципах бюрократической власти.

Неизбежным результатом этого несоответствия, столь бесспорного и поразительного, существующего уже веками, явилось одно важнейшее обстоятельство – резко выявившаяся тенденция русского народа держаться подальше от государственной власти. Таково одно из самых разительных его свойств. С одной стороны, селянин видел перед собой свой мир, олицетворение справедливости и братской любви, с другой – официальную Россию, представленную чиновниками и царем, его судьями, жандармами, министрами, – на всем протяжении нашей истории воплощение алчности, продажности и насилия. В этих условиях нетрудно сделать выбор. «Лучше виноватым стоять перед миром, чем невинным перед судьей», – говорит нынешний крестьянин. А его предки говорили: «Живи, живи, ребята, пока Москва не проведала».

Русские люди издревле остерегались общаться с чиновничьей Россией. Оба сословия никогда не смешивались, и именно поэтому политическая эволюция поколений так мало повлияла на нравы миллионов трудового люда. Не будет преувеличением сказать, что жизнь всей массы народа и жизнь его высших классов лилась двумя близкими, но раздельными потоками. Простой народ живет в своих крошечных республиках, как улитка в раковине. Для него официальная Россия – чиновники, солдаты и полицейские – орда чужеземных захватчиков, время от времени засылающая на село своих холопов, чтобы взимать с него дань деньгами и кровью – подати для царской казны и новобранцев для армии.

Однако в силу удивительной незакономерности – одного из тех странных контрастов, которыми, как сказал один знаменитый географ, полна земля русская, – эти самобытные республики, пользующиеся столь широкой общественной и личной свободой, одновременно представляют собой надежнейший оплот, крепчайшие устои деспотического режима.

Позволительно спросить, по какой прихоти судьбы или капризу истории произошла эта вопиющая аномалия? Каким образом учреждения, находящиеся в столь кричащем противоречии со всем нашим политическим строем, как эти крестьянские парламенты могут процветать под властью деспотического монарха?

Но эта аномалия лишь кажущаяся; мы не стоим ни перед загадкой истории, ни перед случайным стечением маловажных обстоятельств. Я придаю столь великое значение нашей системе народного самоуправления, ибо убежден, что форма, которую она принимает, и идеи, на которых основывается, гораздо более соответствуют политическим устремлениям русского народа, чем самодержавие и централизованная форма существующего режима. Если и есть нечто незакономерное в нашем государственном устройстве, нечто навязанное народу внешними и случайными явлениями, то это сама деспотия.

Если мы по отрывочным сведениям, разбросанным в древних летописях, попытаемся нарисовать живую картину вечевого уклада, нам со всей наглядностью и с разительной очевидностью представится простой, незамысловатый характер нашего древнего республиканского строя.

По обе стороны реки Волхова, невдалеке от озера Ильмень, раскинулся знаменитый Новгород, ныне лишь небольшой губернский город с восемнадцатью тысячами жителей, но несколько веков назад один из величайших городов Европы, за богатство и могущество справедливо заслуживший название Северная Венеция. В XIV и XV веках Новгород был столицей обширной республики; она охватывала северную половину нынешней России, простираясь до Уральских гор, и в пределах ее владений находились волостные города и торговые посады.

Благодаря блестящему месторасположению на перекрестке великого торгового пути, соединявшего средневековую Европу с Левантом, расцвету торговли и ремесел и усердию своих сынов Новгород стал гордым и могучим и на протяжении столетий успешно защищал свои вольности от все растущей власти московских царей. Только в XVI веке Москве окончательно удалось преодолеть сопротивление героической республики.

Ни одна из древних русских республик не достигла такой силы и такого блеска, как Великий Новгород, ни одна из них не оставила столь богатых летописей о своем славном прошлом. В бесценных документах мы находим редчайший материал для изучения древних общественных установлений на Руси.

На одной из площадей обезлюдевшего ныне города приезжему показывают место, где по удару висевшего там большого вечевого колокола собирался державный народ. Священная веревка колокола принадлежала всем, каждый посадский человек был вправе созвать вече для обсуждения любого вопроса, касавшегося благополучия граждан или государства. Народ был властелином,даже деспотом, как видим, подчас гневным и вспыльчивым, но неизменно благородным и добрым, как легендарный восточный царь, отец своего народа, всегда доступный самому худородному из своих подданных, всегда готовый исправить причиненное зло и сурово наказать извергов – богатых и сильных. Никто не отважился бы зря, по маловажному поводу нарушить покой дремлющего льва; тем более никто не мог бы помешать беднейшему горожанину созвать народ и подать жалобу на нанесенную ему обиду, кто бы ни был обидчик – посадник или князь, и заставить его явиться и держать ответ на вече. Правила созыва веча были несложны, и народные собрания проводились почти без всяких формальностей. Верховная власть принадлежала всей массе народа, и, где бы, когда бы он ни собирался, его воля была законом. В летописях, например, повествуется о том, как новгородское ополчение, расположившись лагерем перед лицом врага, провело вечевое собрание и приняло решения, считавшиеся столь же обязательными, как если бы они были вынесены посадскими людьми на главной площади стольного города.

Но что отличает наше древнее вече, как и наши миры, от всех подобных народных собраний – это отсутствие всякой системы голосования. В любой другой республике, какой бы она ни была свободной и демократической, – в Спарте и Риме, в Афинах и Флоренции – всегда в той или иной форме голосовали, и основой их политического порядка являлся принцип подчинения меньшинства решению большинства. Этот принцип, как нам представляется, противен славянской натуре. Я говорю славянской, а не русской, ибо у всех славянских народов, обладавших подлинно свободными общественными учреждениями, мы неизменно обнаруживаем, что совесть народа приемлет один лишь принцип – принцип единогласного решения.

В Польше этот принцип воплотился в незыблемом законе, и ничего не могло быть губительнее и нелепее этого закона. В польском сейме достаточно было одному человеку, который мог быть подкуплен внешними врагами, крикнуть свое liberum veto* ( свободное вето (лат.)), чтобы сделать недействительным решение всего собрания.

В республиках украинских казаков по обе стороны Днепра и в воинственной Запорожской Сечи тоже господствовал принцип единогласия – при издании законов там никогда не применялось голосование. Однако бывало, что более многочисленная или, во всяком случае, более сильная партия находила действенный способ побороть оппозицию. Когда возникал особенно важный вопрос, например избрание атамана или старшины, и ни одна из спорящих сторон не намерена была уступить, обычно в ход пускались кулаки, и, после того как более слабую группу вдосталь полупили, она отказывалась от сопротивления, достигалось желанное единодушие и кандидаты избирались при всеобщем, шумном одобрении. Споры иногда разрешались и более быстрым путем – ножами вместо кулаков.

Вече на Руси, особенно в Новгороде Великом, о котором мы осведомлены подробнее, чем о других, временами тоже бывало весьма бурным. Летописцы сообщают о частых горячих спорах, изредка кончавшихся кровавыми побоищами и смертоубийством. Но, судя по всему, то бывали лишь исключительные случаи. Республика не могла бы существовать, тем более достигнуть процветания и могущества, если бы в ее столице постоянно шла гражданская война. Как правило, в споре одерживала верх умеренная позиция и расхождения преодолевались мирно, путем взаимных уступок. Мягкость и восприимчивость славянского характера допускали самое широкое применение принципа, основанного на благородном чувстве – уважении к правам меньшинства, чувстве, объявленном одним выдающимся английским публицистом основой истинной свободы.

МЕСТНОЕ САМОУПРАВЛЕНИЕ В НОВГОРОДЕ И ПСКОВЕ
В XI – XV ВЕКАХ

История российского городского самоуправления восходит к ХI в. к вольному городу Новгороду Великому, к новгородской боярской республике. В 1102г. новгородское вече отослало представителей Киева, объявив "… ежели киевский князь о двух головах, то пусть приходит и владеет нами” и стало само избирать своих посадских, которые управляли новгородской республикой.
Система управления первыми феодальными городами-республиками (Новгород, Псков) заслуживает того, чтобы рассмотреть ее более подробно. Территория "Господина Великого Новгорода” – новгородской республики, делилась на волости и пятины, управлявшиеся на началах местной автономии. Каждая пятина приписывалась к одному из пяти концов Новгорода, причем центром самоуправления пятины был пригород. Когда-то таким пригородом был и Псков, но в ходе борьбы за свою самостоятельность он преобразовался в политический центр, вокруг которого образовалось Псковское государство, просуществовавшее до 1510г., когда оно вошло в состав Московского (к слову сказать, новгородская республика была поглощена Москвой в 1478г., т.е. на полвека раньше).
И Псков, и Новгород управлялись через систему вечевых органов, т.е. через систему народных собраний. Это были общегородские вечевые собрания, вечевые собрания частей города (стороны, концы, улицы). Формально вече было высшим органом власти (каждое на своем уровне), решавшим важнейшие вопросы политики, экономики, военного положения и т.д. Говоря современным языком, вече представляло собой форму непосредственной демократии, где решения принимались населением непосредственно.
Крайне любопытно, как готовились вечевые собрания. Необходимо учитывать, что в этих собраниях могли участвовать все свободные люди города. К собраниям подготавливалась повестка дня, кандидатуры избираемых на вече должностных лиц. Имелись канцелярия и архив вечевого собрания, существовали конкретные люди, осуществляющие делопроизводство – вечевые дьяки. Орган, который организовывал вече и подготавливал проекты законов, решений, созывал вече и осуществлял контрольную деятельность – то, что сегодня делают профессиональные аппараты Законодательного Собрания и Администрации Санкт-Петербурга, – назывался "Оспода” (боярский совет) и включал в себя наиболее влиятельных бояр.
Решения на вечевых собраниях должны были приниматься единогласно, и т.к. решения принимались, то попробуйте оценить степень подготовленности и проработки вопросов, решаемых вечем, сравните с современными дебатами в наших нынешних российских органах власти.
Правителями, начальниками, или, как принято говорить, высшими должност-ными лицами "Господина Великого Новгорода” являлись посадник, тысяцкий, архиепископ и князь. Все они избирались вечем.
Посадник избирался вечем на срок 1 – 2 года и являлся по сути главой исполнительной власти города, что-то вроде сегодняшних всенародно избираемых мэров городов. Он руководил деятельностью всех должностных лиц, вместе с князем ведал вопросами управления и суда, командовал войском, руководил вечевым собранием и "Осподой” (хотя на заседаниях боярского совета председательствовал архиепископ).
Тысяцкий занимался вопросами торговли и торгового суда, возглавлял народное ополчение.
Главная функция архиепископа – духовное главенство в церковной иерархии. Кроме этого архиепископ ведал международными делами, был хранителем государственной казны, контролером торговых мер и весов.
Избранный на вече князь приглашался гражданами на княжение, выполнял функции главнокомандующего и организатора защиты города. Вместе с посадником он осуществлял судебные полномочия. Деятельность князя регулировалась договором между ним и городом (очень похоже на современную систему городского самоуправления, при которой глава исполнительной власти нанимается по контракту представительным органом). Известно примерно 80 таких договоров XIII – XV вв. Крайне любопытны ограничения и запреты на некоторые виды деятельности. Так, например, князю запрещалось приобретать землю в Новгороде, раздавать землю новгородских волостей своим приближенным, управлять волостями, вершить суд за пределами города, издавать законы, объявлять войну, заключать мир, судить холопов, охотиться и рыбачить за пределами отведенных ему угодий и др. Если князь нарушал договор, его могли решением веча изгнать из города. Взаимоотношения между посадником и князем чем-то напоминают современную систему городского управления "сильный мэр – управляющий”, когда глава исполнительной власти, всенародно избираемый мэр по контракту нанимает управленца-профессионала для решения конкретных городских проблем.
Города и волости "Господина Великого Новгорода” делились на сотни (заметим, что сотня в данном случае не количественное деление по 100 человек, а единица корпоративного деления: суконная сотня, торговая сотня, черная сотня – не путать с черносотенцами из "Союза русского народа” начала ХХв. – и т.д.), потуги, погосты во главе с сотскими и старостами, избиравшимися соответствующим вечем. В самом Новгороде также имелись избираемые старосты концов (внутригородских районов на современном языке) и улиц.
Система управления Псковской республикой во многом воспроизводила новгородскую. Псковское государство делилось на губы (округа), волости и села. Город Псков имел шесть концов и двенадцать пригородов. Вместо тысяцкого во Пскове избирали двух степенных посадников.
Таким образом, почти тысячу лет назад в течение трех с половиной веков наши предки на деле решали свои дела и самостоятельно, без вмешательства из центра, и под свою ответственность, и своими средствами, и, что самое главное, решали их в интересах и при участии всего населения.

Принятие законов путем единодушного решения – это отнюдь не единственная общая черта, присущая вечу и миру. Сходство  обнаруживается и в частностях.

Можно даже сказать, что их тождественность почти полная, и это представляется нам явлением необыкновенно примечательным, если учесть, как различны условия, в которых действовали эти два органа самоуправления, и каким длительным временем они разделены: вече исчезло много веков назад, а мир в деревне сохранился и доселе. По своему укладу, несложным функциям и беспорядочному характеру собраний общинный сход является не чем иным, как пережитком веча, правда в гораздо меньшем масштабе, но без существенных изменений в его организации.

Собираться, обсуждать свои дела, обеспечивать свои нужды и управлять своей общиной – привилегия свободных людей, и вече было единственной формой  правления, приемлемой для средневекового славянина. Даже наши корабельщики, храбрые новгородские ушкуйники, одновременно воины и гости-мореходы, плывя по морям и рекам целыми компаниями, как средневековые каменщики или современные рабочие артели, вместе со своими товарами несли в неведомые края и вече со всем его укладом. Наряду с вечем Великого Новгорода, деяния которого описаны в старинных летописях, местные веча были и в менее крупных городах, а сходы – в бесчисленных деревнях, разбросанных по всей русской земле. Вечевой уклад в больших и малых городах был совершенно сходен по своему характеру.

Но в борьбе за существование, борьбе не менее реальной в области политической, чем в животном мире, крупные организмы – городские веча погибали, в то время как сельские сходы, неуязвимые благодаря самой своей незначительности, живут и остаются неизменными. И вот мы видим перед собой любопытный, если не единственный в своем роде, пример из исторической палеонтологии – сохранение в течение столетий древнего установления при совершенно изменившемся и по своей сущности враждебном ему политическом строе.

Позволительно спросить, каким образом могла произойти такая аномалия? Очень просто, таким же путем, каким маленькая рыбешка спасается через петли большой сети. Всякая форма правления основана на принципе податного обложения. Государство так же не может существовать без денег, как человек без принятия пищи. Но в полудикой, малоцивилизованной стране с огромными пространствами и совершенным бездорожьем, с населением, всегда находящимся в движении, насилием ничего нельзя достигнуть и за редким исключением отдельных членов общины нельзя ни обязать, ни принудить. Правительство может принимать законы и требовать податей, но оно не в силах обычными средствами заставить повиноваться законам и платить подати. По этой причине царское правительство во все времена было вынуждено признавать сельские общины, подтверждать их привилегии, обращаться с ними как с независимыми корпорациями и позволять им решать свои собственные дела. Поземельные списки находились не у владельцев земли, а в общинах. Подати исчислялись на основе этих списков и вносились сообща всей деревней. Если общинник уходил из деревни и не вносил своей доли налогов, казна не терпела убытка, она взимала ту же сумму, пока не составлялись новые списки, что могло растянуться на годы.

Такова была податная система, проводившаяся последовательно всеми правителями России – князьями, ханами, царями и императорами. Никакая другая система не была возможна. Даже крепостничество не могло уничтожить сельского самоуправления, и крупные помещики, владевшие и землей, и живыми душами, никогда не пытались ограничивать независимость общины. Все политические бури, проносившиеся над страной, так же не могли поколебать сельский мир, как яростные ветры, пролетающие над океаном, не могут нарушить спокойствия в его беспредельных глубинах. 

Сохранение самоуправления среди простого народа – это в высшей степени примечательный факт. Он свидетельствует о политической и экономической жизненности наших общин и объясняет, почему всякий раз, когда русский народ волен управлять своими собственными делами, все снова и снова возникают старые республиканские установления. Это можно доказать множеством примеров. В XIII и XIV веках, в период наибольшего развития московского самодержавия, десятки тысяч крестьян, спасаясь от невыносимого гнета, нашли пристанище в степях Яика (ныне Урал), Дона и Днепра. Беглецы, называвшие себя казаками, основали несколько военных республик, почти во всем сходных с чисто русскими республиками. Главное различие состояло в том, что казацкие общины, не имея княжеских родов, которые снабжали бы их правителями, избирали себе военного начальника – атамана, гетмана или кошевого, – исполнявшего те же обязанности, что и Рюриковичи в Древней Руси. Даже в наш век случалось (в 1830 г. в Старой Руссе и в других местах, а в 1856 г. в Орловской губернии), что повстанцы не ставили над собой правителя, а немедленно основывали республику своего рода и верховной властью наделялось народное собрание.

 Все эти факты позволяют с полной уверенностью утверждать, что глубоко ошибается тот, кто считает, будто русский народ инстинктивно оказывает предпочтение деспотическому образу правления. Напротив, как показывает история России, в русских живет такая сила стремлений к свободе, такая ярко выраженная склонность к самоуправлению – а ведь большинство людей приучено к нему с детства, – что они с восторгом осуществляют свои чаяния, как только у них возникает такая возможность.

Но что тогда представляет собой их монархизм, преданность царю, о чем так много толкуют? Монархизм русских крестьян – это концепция, относящаяся исключительно к государству в целом, ко всему государственному организму.  Если бы крестьяне были предоставлены сами себе и были вольны воплотить в жизнь свои удивительные идеалы, они велели бы Белому царю оставаться на престоле, но прогнали бы и, наверно, перебили бы всех губернаторов, полицейских и чиновников.

Что происходило и каким образом дальнейшие реформы и игра в демократию привели империю к краху можно посмотреть здесь.