Поездка удалась только поздней осенью — не самое подходящее время для путешествий. Распутица прихватывалась морозцем, цементировалась к ночи, с утра каблуки отбивали дробь, а к полудню опять увязали в раскисших просёлочных колеях. Предзимье: пасмурное небо, чернота деревьев, угрюмое молчанье птиц, пронзительный стрекот одинокой сороки. Предзимье — предчувствие, предвкушение, ожидание зимы. С утра выпал первый молодой снег, спрятал старую пожухлую листву, наполнил воздух морозным свежим дыханием.
Они стояли на пустыре — и он был совершенно безлюдным, оправдывая своё название. Никакой дорожки, никакой тропочки — ничего. Совершенно непонятно, куда теперь идти.
А начиналось всё просто прекрасно. Отец Савватий и несколько инокинь небольшой уральской женской общины решили съездить к преподобному Серафиму Саровскому — поклониться его мощам, попросить благословения.
Шёл девяносто первый год, на далёкой Митейной горе Пермского края эти сестры несли послушание в богадельне, ухаживая за одинокими немощными старушками. До основания монастыря Казанская Трифонова женская пустынь лежал путь длиной в пять лет, но старец архимандрит Иоанн (Крестьянкин) уже благословил их общину, и они очень нуждались в духовном укреплении, в молитвах великого подвижника, преподобного Серафима Саровского.
И всё получалось просто чудесно: не хватало денег на поездку — появились деньги, не было билетов — чудом купили. И доехали замечательно, и поселились удачно. Отстояли воскресную службу, причастились, и после службы решили побывать на святом источнике на речке Сатис. Источник тогда ещё не благоустроили, просто в лесу, на берегу реки, бил родник, и добраться туда можно было на автобусе. Им объяснили: «Доедете до остановки «Мясокомбинат», пойдёте в лес и найдёте источник».
Так они всё и сделали. Доехали до остановки, автобус развернулся и уехал, и они остались на безлюдном пустыре. Стали молиться: «Преподобне отче Серафиме, помоги нам найти твою пустыньку!» Походили-походили туда и сюда — и вдруг увидели следы одинокого путника. Видимо, человек приехал раньше и ушёл в лес. В эту пору грибы-ягоды не собирают — и пойти он мог, скорее всего, только на источник. Обрадовались несказанно!
Пошли по следам с молитвой — молодые, ревностные, счастливые, полные той радости первоначальной монашеской благодати, которая как на крыльях носит. Той — что спустя годы вспомнишь — и слёзы по щекам. Монашество — оно ведь как супружество: первая любовь, восторг и упоение, а спустя годы — труд, пот и тяжесть ноши. И так важно сберечь прежнюю ревность, не растерять пыл. А когда станет совсем трудно, так, что невмоготу — вспомнить эту лесную дорожку, эту горячую молитву, и направляющие заботливые знаки чётких следов по первому снегу.
Следы привели к речке, к источнику и оборвались. Их не было нигде, ни справа, ни слева. Они шли только в одном направлении, проводили к источнику и исчезли. Это было настоящим чудом, и они невольно, не сговариваясь, запрокинули головы: их провожатый — он что, взлетел?! Стояли, как громом поражённые, обомлели просто от какого-то даже священного ужаса: что же это такое? Это же мистика! Кто же был их проводник?! Переглянулись — и не сказали ни единого слова друг другу, боясь нарушить тайну чуда.
Умылись, облились из ведра, попили воды — стало тепло. Вспомнили Мотовилова, служку отца Серафима — как было ему тепло рядом со старцем в зимнем лесу. От переполняющих чувств, не сговариваясь, запели тропарь преподобному. Было пасмурно, тихо, никаких птиц в лесу. И как только начали петь — прилетела птичка — чудная, необычная и стала подпевать. Пела так чудесно!
А когда они вернулись в монастырь, пожилая монахиня, мать Феодосия, позвала их: «Приложитесь к вещам преподобного батюшки Серафима. Мы их ещё не выкладывали для поклонения паломникам, только сестрам. Вы будете первыми».
И они с умилением сердечным приложились к стоптанным башмачкам преподобного, подбитым коваными гвоздиками с большими шляпками, к мантии, епитрахили, чугунку. Прикладывались — и плакали. Кто испытывал это умиление сердечное — поймёт.
А потом чудо продолжилось: мать Феодосия попросила отца Савватия поменять покров на мощах преподобного: «Мы сами этого не делаем, только батюшек просим, а сейчас батюшек нет никого».
И он с трепетом, с чувством собственного недостоинства, поменял покрывальце на мощах — милость Божия, ласка преподобного Серафима Саровского.
Мать Феодосия подарила ему ещё чётки, освящённые на мощах старца — и они стали самыми любимыми, вот уже много лет отец Савватий бережёт их и молится по ним в особых случаях.
Так они получили благословение преподобного — и уехали другими людьми: утешенными, обновлёнными, обласканными. Батюшка Серафим встретил их как живой. Уезжали и думали: «Мы были в гостях у преподобного Серафима Саровского. И увидели настоящее чудо. Оно было сродни самому старцу — тихое, смиренное, естественное. Не гремел гром, не разверзалась земля под ногами. Такое неприметное чудо от преподобного Серафима».
