Законы могут быть любыми – античеловечными,
глупыми, «дырявыми», устаревшими и т. д. Но даже если они и вполне
неплохи, реальная жизнь всегда богаче и часто не укладывается в
прокрустово ложе формальных построений. Говорят, едва ли не самой
законопослушной страной была гитлеровская Германия, но вряд ли у кого-то
повернется язык назвать ее устройство справедливым. А что делать судье,
долг которого – и судить по закону, и быть справедливым? Об этом шла
речь на состоявшейся недавно ежегодной практической конференции
Объединения корпоративных юристов.
Где границы свободы?
Начальник управления частного права Высшего
арбитражного суда РФ Роман Бевзенко привел убедительный и понятный
любому пример. Есть известный правовой постулат: «залог следует за
вещью». То есть если у находящейся в залоге вещи появляется новый
собственник, то вместе с ней он получает и все обязательства
залогодателя. А если человек был введен в заблуждение и, приобретая
вещь, не знал, что она в залоге? Получает ли он, несмотря на это, в
довесок все обязанности по залогу?
Верховный суд РФ считает, что получает. А Высший
арбитражный суд (ВАС) с этим не соглашается. Он считает, что в данном
случае в интересах справедливости нужно отказаться от формальной нормы.
Надо допустить, что залог за вещью НЕ СЛЕДУЕТ. Человек не обязан платить
за того, кто его обманул.
Однако справедливость здесь односторонняя: ведь тогда ущерб наносится залогодержателю, который тоже ни в чем не виноват!
Данный пример – лишь небольшой кусочек сложнейшей
юридической проблемы, связанной с правами добросовестного приобретателя.
Человек купил квартиру, а потом оказалось, что изначально, «несколько
сделок назад», она была отобрана у кого-то мошенническим образом. По
справедливости, надо вернуть ее пострадавшему владельцу. Но в этом
случае тот, кто ее по-честному купил, останется и без денег, и без
квартиры. «В утешение» ему могут предложить до конца жизни судиться с
жуликами, пытаясь вернуть свои деньги. Если же оставить квартиру
добросовестному приобретателю (что чаще всего и делается), судиться
предложат уже несчастной жертве. И это тоже несправедливо!
Чтобы избежать подобных коллизий, Высший арбитражный
суд предлагает создать единый реестр сделок и залогов. Но это, понятно,
дело неблизкого будущего. Тем не менее, заметил Бевзенко, в последнее
время ВАС хотя бы стал задумываться о применении неформальных подходов к
судопроизводству. И если с первых лет постсоветской России до 2005 года
слово «справедливость» в его решениях встречалось всего 5 раз, то с тех
пор – уже 29.
Разумеется, при всей внешней привлекательности такие
подходы вызывают массу вопросов. Где границы свободы судьи, толкующего
законы из соображений справедливости? Кто и по каким критериям
определяет, что справедливо, а что нет?
Доцент кафедры коммерческого права юрфака СПбГУ
Андрей Бушев привел пример подхода Европейского суда: несправедливо,
считают там, – это когда ситуация вопиет, злоупотребление очевидно
любому, суд шокирован. А если ситуация не столь очевидна? Если обе
стороны кричат о несправедливости и об ангажированности суда,
подтягивают прессу и заявляют о политической подоплеке, представляя себя
жертвами произвола власти?
Напрашивается и другой вопрос, особенно актуальный
для нашей страны. Давая судье право руководствоваться неформальными
критериями, не создаем ли мы таким образом почву для судейского
произвола с неизбежной коррупционной составляющей?
Судья Конституционного суда Владимир Ярославцев на
это возразил, что добросовестность судей презюмируется (изначально
предполагается) законом, пока не доказано противное. Для выявления
коррупции есть правовые механизмы. А избавление судьи от нравственных
мук путем мелочной регламентации (затыкания законом всех мелких щелей) –
это тупик. Такая правовая система становится громоздкой и
неработоспособной.
– Необходимо, чтобы судьи мыслили, а не были, как
сказал Монтескье, «говорящим законом»! – убежденно заявил он. – Как
только судья начинает мыслить, он обязательно придет к законному и
справедливому решению. Так происходит во всех цивилизованных странах, и
мы обязательно к этому придем. Другого пути нет!
Не навреди!
Судья Конституционного суда Гадис Гаджиев поставил
вопрос в еще более общем плане: должен ли суд руководствоваться в своей
работе только источником права? Может ли он позволить себе игнорировать
нравственные, экономические или политические последствия своего решения?
На своих заседаниях, признался Гаджиев, Конституционный суд, проверяя ту или иную норму на соответствие Конституции,
рассматривает вопрос в комплексе, исследуя всю совокупность возможных
последствий. Слишком велика ответственность его решений, чтобы они
принимались только на формальной основе!
Но даже и это не гарантия абсолютного попадания в точку. Некоторые
последствия наступают не сразу, а по прошествии времени, и их не всегда
возможно предвидеть. Поэтому необходим механизм корректировки этих не
подлежащих пересмотру и обжалованию решений. Интересен опыт Армении:
через 7 лет после принятия конституционным судом той или иной правовой
нормы там можно вернуться к ней и ее пересмотреть.
Разумеется, даже в рамках обоснованно примененных
законов судья далеко не полностью свободен. Помимо собственных
представлений о справедливости он руководствуется сложившейся
правоприменительной практикой. В соответствии с ней, скажем, несмотря на
равенство прав и обязанностей супругов, при разводе ребенка обычно
оставляют с матерью. Но это из разряда неписаных правил. А есть и
писаные. Например, решения пленума Верховного суда по конкретным делам,
которые, формально законом не являясь, по сути, служат для судов
нижестоящих инстанций прямым указанием к действию.
Хорошо ли это? А как посмотреть. С одной стороны,
«неформальное право» является отражением некоей нравственной традиции
общества, более того – позволяет хранить и совершенствовать его мораль,
предохраняя от судейского произвола. С другой стороны, слишком велик
соблазн для власти использовать этот инструмент для своих не всегда
благовидных целей. Например, можно ввести практику за все экономические
преступления давать сроки условные и по минимуму, а за уличные
беспорядки – реальные и по максимуму. Громоздкий (да еще предполагающий
общественное обсуждение) законотворческий процесс здесь не будет
задействован никак, все можно решить кулуарно. И в рамках действующих
законов!
Далеко не все ситуации, рассматриваемые в
Конституционном суде (где готовятся порой судьбоносные для страны
решения), как признал Гаджиев, прямо подпадают под ту или иную статью
Конституции. Приходится искать статьи, наиболее близкие по смыслу. При
этом в зависимости от выбора можно получить прямо противоположные
результаты. В данном случае судьи уподобляются врачам – они
руководствуются принципом наименьшего вреда. И такой подход, убеждены
они, гарантия того, что «скальпель» (закон) не превратится в орудие,
направленное против «больного» (общества).
Вместо компаса – флюгер
Большинство европейских стран, в том числе и Россия,
как известно, придерживается романо-германской системы права. Основана
она на строгом своде законов. В отличие от англосаксонской, в
значительной степени основанной на следовании прецеденту. Долгое время
наша юридическая наука от этой системы отмежевывалась, утверждая, что
прецедент не может быть источником права. Но... в последние годы, как
выясняется, эти, казалось, незыблемые догмы пошатнулись. Началась
«прецедентная революция».
К необходимости ее подвела сама жизнь. Обилие
разнообразных законов (а также многочисленных изменений к ним и
исключений из них) все чаще порождает юридические казусы, когда разные
суды по аналогичным делам принимают прямо противоположные решения. Судьи
начинают нуждаться в некоем своде стандартов (опять же – по аналогии с
медициной, где такие стандарты активно применяются), застраховывающих их
от возможных ошибок. Ответ на их чаяния дал Конституционный суд, в
своем решении от 29 апреля 2010 года, по сути, «легитимизировавший»
прецедент.
Начался процесс весьма неоднозначный.
«Законотворчество» высших судебных инстанций (ранее хотя бы формально
носившее рекомендательный характер), обретя легальный статус, породило
некую «параллельную правовую реальность». Казалось бы, судьям стало
полегче – в правовом океане появились некие четкие ориентиры. Но... по
сути, они получили не компас, а флюгер. Правовая система начала терять
свои главные преимущества – предсказуемость и определенность. Мало того,
что ВАС и Верховный суд постоянно «бодаются», по-разному трактуя одни и
те же реалии либо нормативные акты. Но там, наверху, не могут
договориться и «внутри себя». Для бизнеса такая ситуация порой просто
смертельна.
Доклад руководителя практики по защите
интеллектуальной собственности и добросовестной конкуренции фирмы
Ernst&Young Игоря Невзорова носил недвусмысленное название «Трудные
дети прецедентной революции».
– Как вы думаете, – спросил он аудиторию, – несколько
незаконных товарных знаков на одном предмете – это одно нарушение или
несколько? Так вот, 26 июня 2012 года ВАС решает, что одно. А 27 ноября
того же года тот же суд решает, что несколько. Как можно работать, когда
ВАС меняет свои решения на противоположные в течение 5 месяцев?!
Руководитель судебной практики Сбербанка России
Татьяна Мачкова привела убийственные данные: одно изменение позиции ВАС
нанесло банку ущерб в 3,3 миллиарда рублей, другое – в 29,2 миллиона.
Ситуацию усугубляет то, что этим изменениям придается обратная сила –
они начинают действовать на уже заключенные и находящиеся в процессе
заключения сделки. Что называется, против лома нет приема!
– Таковы особенности судебной системы России, – философски заметил партнер юридической фирмы ЮСТ Александр Боломатов.
Из чего следовало, что взаимоотношения российской
Фемиды с реальной жизнью, несмотря на попытки сближения, продолжают
оставаться сложными.
Михаил РУТМАН |
Главная 
