"Хотелось
бы всех поименно назвать, да отняли список и негде узнать", - строки из
ахматовского "Реквиема" вполне могут стать девизом-напутствием
концепции федеральной государственной целевой программы по увековечению
памяти жертв политических репрессий, которую готовит межведомственная
рабочая группа президентского Совета по развитию гражданского общества и
правам человека. Списки в большинстве своем сохранились. Дело за
"малым" - их нужно открыть и опубликовать.
Необходима огромная юридическая работа:
избавиться от противоречий и лакун в законодательстве. В этом отношении
одна из самых острых тем: "нестыковки" закона о жертвах политических репрессий и закона о персональных данных.
Предусмотренное первым из названных документов право на публикацию
списков репрессированных "натыкается" на запрет доступа к персональным
данным, зафиксированный во втором. Именно эта неразбериха пару лет назад
стала предлогом прекращения издания Книги Памяти в Архангельской
области, а куратор проекта профессор Супрун и начальник архива местного
ГУВД полковник Дударев даже были привлечены к ответственности. После
того вопиющего эксцесса специалистам нередко стали отказывать в доступе к
любой архивной информации, касающейся репрессированных, и издание
трагических списков имен пострадавших от сталинского террора тормозится.
Листая описи фондов различных архивов историки - в том числе автор этих
строк - сталкиваются с неведомой ранее формулировко
й "ограниченный доступ". При этом право решать, кому выдать документ,
имеющий столь странный гриф, по сути остается субъективной прерогативой
сотрудника архива. Не стоит думать, что подобная ситуация - "творчество"
нерадивых архивистов на местах. Отнюдь - все чаще в разговорах с
чиновниками федерального уровня приходится слышать мнение о
"нежелательности" создания единой базы данных по репрессированным,
поскольку "цифры могут быть слишком большие", а это "наносит ущерб
имиджу России". Возможно, подобных радетелей за "чистоту прошлого"
вразумит принятие инициированной распоряжением президента федеральной
программы. Без внятной оценки в сегодняшней России - в том числе в
историко-правовом аспекте - преступлений ленинско-сталинского режима не
обойтись. Иначе обществу так и останется неясно, почему оплакивая
граждан - жертв, мы не осуждаем государство-палача.
Кстати, об имидже современной России. Именно
программа по увековечению памяти жертв политических репрессий в случае
ее реального осуществления, будет способствовать решению важной
внешнеполитической задачи: четкому социально-историческому разграничению
понятий "Россия" и "СССР". Ведь именно на подобной подмене спекулируют
лидеры некоторых бывших союзных республик, пытаясь в коньюнктурных целях
вменить нашей стране некие "иски" за "ущерб" или "оккупацию".
Сегодняшняя Россия пострадала от тоталитарного режима едва ли не в
большей степени, нежели другие республики. И, взяв на себя груз
правопреемственности за СССР, как бы освободила от исторической
ответственности остальных, ничуть не менее преуспевших в деле террора
против собственного народа. Достаточно, например, широко опубликовать
данные, сегодня хорошо известные лишь узкому кругу профессионалов, о
"социалистическом соревновании" в республиках по "выявлению врагов
народа", о конкуренции на право "превысить расстрельные нормы" и увел
ичить количество "лагерных контингентов", как станет очевидно - роль
"жертв Москвы", которую столь ловко примеряют на себя некоторые молодые
государства, не имеет ничего общего с исторической реальностью. Именно
потому, несмотря на опасения представителей МИД (в совещаниях рабочей
группы занимающих максимально консервативную позицию), большинство
экспертов закономерно высказалось за привлечение к сотрудничеству
зарубежных коллег. Есть еще одно обстоятельство, говорящее в пользу не
только желательности, но и неизбежности международных контактов: в
местах массовых захоронений лежат останки жителей разных республик, и
закрыть на это глаза при мемориализации подобных мест и составлении
мартирологов - значит фальсифицировать историю.
Кроме, так сказать, гуманитарных проблем, которые
предстоит решить при реализации федеральной программы есть вполне
материальные: социальная поддержка жертв репрессий, поиск финансирования
археологических изысканий на местах массовых расстрелов и захоронений, а
также средств для создания музейно-мемориальных объектов (речь идет по
сути о создании топографической карты террора), для издательской
деятельности. Очевидно, что госфинансированием здесь не обойтись -
вопрос о привлечении негосударственного финансирования также на повестке
дня. Иначе все благие гуманитарные намерения так и останутся на бумаге.
Юлия Кантор |