Здесь будут размещаться Бонусы рублевые, долларовые и др. Перемещен раздел для более легкого размещения бонусов и возможности писать посетителям отзывы
«Вы есте соль земли» (Мф. 5: 13) Памяти игумена Андрея (Машкова) 30 ноября / 13 декабря – память апостола Андрея Первозванного. День этот особенный для духовных чад игумена Андрея (Машкова), одного из последних пострижеников Глинской пустыни. Эта обитель дала православному миру много истинных подвижников благочестия – духовных светильников, молитвенников. Одним из них был отец Андрей, скончавшийся в 1994 году.
Пасха
Игумен Андрей (Машков)
Отец Андрей не любил о себе рассказывать, поэтому о его детстве и юности известно совсем немного. Родился он в 1925 году в деревне Озериха Сараевского района Рязанской области. Время было нелегкое, семья Машковых жила очень бедно. Когда Толе (так звали отца Андрея в миру) было 10 лет, в семью пришла большая беда. Отца сослали на Колыму по ложному обвинению в спекуляции, а у матери с детьми забрали совершенно все, вплоть до одежды. Им пришлось голодать. И вот как-то перед Пасхой в доме нечего было есть. Толик от этого сильно огорчился и заплакал. Заходит соседка, спрашивает:
– Что ты, Толя, плачешь?
А он не может ей ничего сказать от всхлипываний, только утирает кулачками слезы. Мама за него отвечает:
– Как не плакать? Все встречают праздник, а у нас даже кушать нечего.
Соседка и говорит:
– Знаешь что, Толя, возьми-ка тачку, ступай ко мне в дом да привези из моего подвала картошечки.
Обуви у Толи не было. Тогда мама взяла клеенку, сделала ему на ноги торбочки, дала тачку, он и привез домой картошки. Мама сварила ее, и у них была Пасха. Эту соседку отец Андрей помнил всю жизнь и молился за нее.
Армия
В 1943 году Анатолия призвали в армию, и служить ему пришлось целых семь лет. Сохранить чистоту и силу веры в советской армии, где политруки тщательно следили за правильностью идеологических взглядов, было крайне нелегко. Как-то Анатолий забыл в бане крестик – его забрали и больше не отдали. Мать вложила в письмо Толе другой, но письмо ему передали, а крестик – вынули. Тогда он сделал себе крест из бумаги и больше его не снимал.
В условиях советской армейской жизни Анатолию было очень трудно сохранять молитвенный настрой, совершать утреннее и вечернее правило. Однако безвыходных ситуаций нет, многое зависит от самого человека. Анатолий стал делать так: вставал за полчаса, за час до общего подъема, и пока все еще спали, уходил в туалет, где и приносил Богу сердечные молитвы. Когда в казарме замечали его ранние подъемы, он придумывал себе оправдания: «Да желудок болит, живот расстроился», – и тем сохранял свое делание в тайне.
Спустя много лет, уже в сане игумена, во время окропления крещенской водой всех помещений женского монастыря отец Андрей зашел в туалет и окропил его со словами: «Это был мой дом, духовный дом…». Когда присутствовавшие сестры рассмеялись над его словами, он рассказал о том, как приходилось ему молиться в армии.
Монашество
После демобилизации Анатолий пробыл дома шесть лет. К мирской жизни душа у него не лежала. И, напутствуемый благословением матери, он ушел из дома с намерением стать монахом. Господь привел его в Глинскую пустынь. Шел 1956 год. В тот период в обители было три духовно опытных старца: схиархимандрит Серафим (Амелин), схиигумен Андроник (Лукаш) и иеросхимонах Серафим (Романцов). «Херувимы и серафимы» – так с любовью называл их отец Андрей. Всего пять лет провел отец Андрей в Глинской пустыни, но этого времени для него оказалось достаточно, чтобы под руководством великих старцев познать, что такое духовная жизнь. Глинская пустынь вложила в его душу «закваску» монашеского делания, дала ему верное направление. После закрытия обители он всегда считал себя по духу глинским монахом – и действительно был таковым.
В пустыни Анатолий принял постриг и получил имя в честь апостола Андрея Первозванного. Во время пострига отец Андрей не молился ни о добродетелях, ни о духовном преуспеянии, но только мысленно повторял: «Господи, не посрами меня, когда явлюсь пред лице Твое». Провидя этот помысел, отец Андроник (Лукаш), его духовник, говорил потом: «Андрей всех мудрей».
Когда духовные чада спрашивали отца Андрея о Глинской пустыни, он вспоминал о ней со слезами любви и тоски: «Это рай, не монастырь! Там был рай! Там даже ленивый начинал молиться!» Молитва Иисусова была главным деланием глинских монахов. В обители свято соблюдалась заповедь святых отцов о молчании. Братия порой даже имен друг друга не знали, они были известны только священнослужителям. Когда одна духовная дочь отца Андрея удивилась, как такое могло быть, он объяснил: «А вот так: мы, послушники, при встрече только кланялись и просили: "Благословите”. Все, больше никаких лишних разговоров, только два монашеских слова: "Простите, благословите”».
В 1961 году Глинскую пустынь закрыли, и отец Андрей подвизался в горах Кавказа. Там он на опыте узнал справедливость слов преподобного Серафима Саровского: «В общежитии монахи борются с демонами, как с голубями, а в пустыне – как со львами». За все время своей пустыннической жизни отец Андрей ни разу не спал по-настоящему: не давали бесовские страхования. По ночам был слышен топот, грохот по стенам кельи, а однажды, когда отец Андрей молился, с его кельи будто сильным порывом ветра сорвало крышу. Однажды ночью отцу Андрею явился диавол в виде великана величиной с телеграфный столб. Вместе с ним явились еще два таких же великана. Диавол был одет в саккос – одежду, которую в древности носили патриархи, – и величал себя царем. На руке у него висело почему-то две пары часов. Он сказал отцу Андрею: «Сейчас я тебя буду бить». Отец Андрей схватил табуретку, прикрылся ею и ответил: «Если Бог повелел, так бей». После этих слов видение исчезло.
В горах отец Андрей провел около пяти лет. Уйти оттуда пришлось из-за участившихся разбойнических нападений сванов. В 1968 году отец Андрей вступил в братство одесского Успенского монастыря. Ему тогда было 43 года. За пятнадцать лет монашеской жизни, наполненных искушениями и скорбями, он приобрел немалый духовный опыт, так что стал уже способен наставлять других. Но в Успенском монастыре это было непросто. Время было советское, любое учреждение – а тем более монастырь! – находилось под пристальным наблюдением государства. Рядом с обителью была семинария, из стен которой только и можно было поступить в монастырь. Когда наступало время окончания семинарии и нужно было переписаться в число братии, требовалось идти на прием к уполномоченному, который молодого человека «обрабатывал». И если уполномоченному удавалось его сломить, то он делал его своим агентом в среде братства. Такой человек жил в монастыре, на послушания особо не ходил, и никто к нему претензий не предъявлял: он мог позвонить уполномоченному, и тот за него вступался. Поэтому старшие братия, старцы, не могли свободно говорить с новоначальным о духовной жизни, о молитве, потому что не знали, с кем тот – с Богом или с уполномоченным. Но отец Андрей, если видел в брате искренность, расположенность к монашеству, подходил и говорил несколько слов на пользу, направлял его на верный духовный путь, зажигал в нем молитву. И в это тяжелое время он старался напитать души, алчущие слова Божия. Одна из его духовных дочерей печатала для него духовные брошюры и книги, которые он раздавал приходящим к нему, несмотря на то, что это было для него очень опасно.
Наставления
Отец Андрей учил всех своих чад молитве Иисусовой, по опыту зная, что без молитвы невозможно приобрести ни одну добродетель. Эту молитву он называл солью, без которой душа человека портится. Духовной дочери, которая несла послушание на кухне, постоянно напоминал: «Без соли ничего не готовь».
Она вначале не понимала, что он имеет в виду, отвечала:
– Батюшка, я соль на столы ставлю.
– Как ставишь?
– Вот, насыпала и поставила.
– Нет, не так. Нужно готовить с молитвой Иисусовой.
Духовный сын отца Андрея, схиигумен Авраам (Рейдман), духовник Ново-Тихвинского женского монастыря, вспоминает: «Как-то я пришел к нему с вопросом: "Как мне стяжать память смертную?” – и начал излагать какие-то свои идеи. А он отвечает: "Молись, и все”. В другой раз я пришел к нему с идеями насчет того, как мне стяжать смирение. А он мне снова говорит: "Молись, и все”. Я был разочарован: что это за совет? Что особого в том, чтобы молиться Иисусовой молитвой? И только через многие годы я прочел в творениях святителя Игнатия (Брянчанинова) о том, что от Иисусовой молитвы рождается и смирение, и терпение скорбей, и память смертная, и прочие добродетели. Так оно и есть: если нет благодати Божией, то что бы мы с собой ни делали, что бы ни придумывали, ничего не выйдет».
Отец Андрей учил молитве даже маленьких детей. Однажды к отцу Андрею подбежал маленький мальчик, и тот стал учить его молитве необычным, но интересным для малыша образом: взял за руку и стал загибать ему в ладошку пальчики, на каждый пальчик приговаривая по одному слову из молитвы: «Господи… Иисусе… Христе…» Матери, недоуменно смотревшей на это, пояснил: «Ты не бойся, не бойся… Я посею». В другой раз, когда отец Андрей учил какого-то малыша молитве, мать ребенка сказала: «Он ведь еще маленький, ничего не понимает!» Тогда отец Андрей вынул из кармана конфету и протянул мальчику. Тот сразу ухватил конфету и стал ее разворачивать, а отец Андрей радостно повернулся к матери: «Видишь? Все понимает! Если конфету берет – можно молитве учить».
Наставления, которые отец Андрей давал своим чадам, были очень просты, но проистекали от личного опыта.
Как-то один духовный сын прибежал к нему и говорит:
– Отец Андрей, вот мне искушение, согрешил.
Он в ответ улыбается:
– Хорошо, очень хорошо.
– Почему?
– Потому хорошо, что ты не будешь думать, будто ты не такой, как все.
Посмотрел на него радостно и добавил:
– Якши, яман – клади в карман.
Мудрость этой поговорки заключается в том, что из всего – и плохого, и хорошего – должно извлекать душевную пользу. От самих своих страстей, если вести с ними борьбу, можно извлечь пользу. И всегда отец Андрей подчеркивал, что одержимые страстями не должны унывать: «Если ты от природы родился такой – умный, мягкий, добрый, сочувствующий, так что тебе? Ты все получил, небольшая тебе награда. А вот если ты злой, жадный, гневливый и себя переделал – о! алтын, золотой алтын, это венец. Ты – победитель!» Он очень высоко ставил победу над естеством. Мужество, как он говорил, заключается в том, чтобы не коснеть в грехе: «Упал – вставай». Говорил он об этом из личного духовного опыта. От природы отец Андрей был очень горячего нрава, гнев вспыхивал в нем, как огонь. Рассказывал, что даже к монашеству пришел отчасти по этой причине. Когда еще жил дома, однажды сильно поссорился с сестрой. А потом очень переживал, думал: «Вот женюсь, разгневаюсь на жену – ведь убью. Так и ушел в монахи». Годы, проведенные в духовном подвиге, внутренней борьбе и молитве, преобразили его нрав. В старости он отличался необыкновенной кротостью и деликатностью. Одна из духовных дочерей рассказывала, что отец Андрей в монастыре по коридору всегда ходил на цыпочках – чтобы никого не побеспокоить.
Отец Андрей любил повторять поговорку: «Совет – свет» и давал такое наставление: «Где совет – там мир и свет, а где нет совета, там и мира нету, человек в темноте ходит. В любом деле, на любом послушании, где друг с другом не советуются, а делают по-своему, света нет. Даже если ты старший на послушании, не считай себя умнее других, советуйся».
Поучения отца Андрея часто были образными; с помощью простых и точных сравнений он очень понятно объяснял высокие духовные истины. Например, так он говорил об отсечении помыслов: «Хозяйка, когда сор собирает, она не копается: это сор такой, это такой. Что она будет копаться во всяком мусоре, в шелухе: Она сметает все в совок, чтоб все чисто было. Так и ты, что перебираешь эти помыслы туда-сюда? Хватит каяться, надо молиться».
А так он объяснял, для чего нужно открывать греховные помыслы духовнику: «В глаз попала пыль – печет; надо, чтоб кто вынул. Так и в сердце что попало: пока не скажешь на исповеди – печет».
У одного человека было искушение, и он пришел к отцу Андрею огорченный. А тот говорит: «А что ты как осел стоишь? Вот я раз видел в горах: волк схватил осла за ногу, а тот стоит. Уперся и стоит, а волк еще больше заедает. Так и ты, что стоишь? Ты или лягни его, или вперед пройди». Тот человек спрашивает: «Как это?», а отец Андрей говорит: «Ну, как, или лягни его – Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного, или пройди вперед. Или помолись, или на что-нибудь отвлекись. А ты стоишь – не туда и не сюда, застыл в скорби и все, а он тебя ест».
Батюшка учил никогда не обижаться на чужие упреки и замечания. Быть в этом отношении подобным маленьким детям, которые ни в чем не видят для себя обиды. Однажды сказал своей духовной дочери, которая исполняла в женском монастыре послушание скотницы:
– Никто нас не ругает, а нас исправляют.
– Как это, батюшка?
– Нас исправляют, потому что сами мы не знаем, как идти. Не надо обижаться. Вот ты корову скребешь, чистишь – так и мы друг друга очищаем. Корове больно от железного скребка, но она терпит; так и мы должны друг друга терпеть.
В другой раз духовная дочь пожаловалась ему: «Батюшка, не идет молитва!» – «Кого осудила? Даже если только нехорошо посмотрела – убежит молитва, хоть ты что делай».
Впрочем, самым лучшим наставлением для духовных чад была сама жизнь отца Андрея. Он жил по-евангельски, и это лучше всяких слов убеждало в истине христианства. Отец Андрей никогда не говорил: «Я великий грешник, я хуже всех», но смирение проступало в самих его поступках. Например, однажды его незаслуженно оскорбили. По обычаю обители во время полунощницы все братия в полном монашеском облачении выходили на середину храма и пели «Се, Жених грядет в полунощи». Как-то раз во время полунощницы отец Андрей готовился ехать причащать больного, но машина за ним задерживалась, и он решил вместе с братиями выйти на сход и пропеть это умилительное песнопение. Ехать на машине для совершения треб он собирался не в полной богослужебной форме, а в рясе и скуфье. Поэтому он вышел на сход в том, в чем был: в рясе, без мантии, без клобука. А наместник, человек далеко не монашеского духа, на приходе дослужившийся до сана архимандрита, не умеющий владеть своими чувствами, страстный, сказал ему жестокие слова: «Ты – как Иуда». Сказал это человеку, который с молодости вел монашескую жизнь, подвизался в горах. Однако отец Андрей на него не обиделся. Вспоминая этот случай, отец Андрей говорил: «Я не обижаюсь на него, он немощный».
Отец Андрей был близко знаком со многими духовными старцами: отцом Николаем Гурьяновым, отцом Иоанном (Масловым), отцом Кириллом (Павловым), отцом Иоанном (Крестьянкиным). Нередко ездил к ним, и они всегда принимали его как родного. Отец Андрей, хорошо зная характеры старцев, говорил об отце Иоанне (Крестьянкине): «Он совсем такой, как отец Андроник. Тоже "духовная мама”». Отца Андроника (Лукаша) за мягкий характер и ласковое обращение послушники в Глинской пустыни называли «духовной мамой». И отец Иоанн, по наблюдению отца Андрея, как будто унаследовал его нрав, хотя его духовником был другой глинский старец, отец Серафим (Романцов).
Отец Андрей очень любил людей. В этом он чем-то напоминал преподобного Серафима Саровского, который всех встречал словами: «Христос воскресе, радость моя». Отец Андрей подобных слов не говорил, но каждого приходящего к нему приветствовал с такой радостью, как будто давно его ждал. От преисполняющего его чувства радости он похлопывал пришедшего по щекам, обнимал, старался что-то подарить: фруктами, консервами (в советское время все это было в дефиците), вырезанной им ложкой… Всегда хотел сделать человеку что-нибудь приятное. Однажды даже вышел казус: духовная дочь принесла ему хорошие консервы, он положил их на полку и сразу же забыл. Потом, когда она собралась уходить, он достал их с полки и стал ей дарить. Она изумилась: «Отец Андрей, так это же я вам только что дала!»
Кончина
Последние годы своей жизни отец Андрей был священником в женской обители. Здоровье его, с молодости подорванное на тяжелых послушаниях, стало стремительно ухудшаться. С осени 1993 года его положение стало очевидно опасным. Во внутренностях возникали сильные боли, постоянно держалась общая слабость. Вначале он не обращал на свое состояние особого внимания: привык терпеть боль. Когда же наконец согласился поехать в больницу на обследование, было слишком поздно. 80 процентов печени оказалось поражено раком. Болезнь развивалась, давала осложнения. У него начались сильнейшие приступы, во время которых он от боли падал на пол, а потом не мог самостоятельно подняться и лечь на кровать. В обители почему-то не верили, что ему настолько плохо, и продолжали ставить в череду совершать богослужения. Он же от слабости частицы из просфор вынимал в алтаре, сидя на коленях на полу. Не будучи чредным, он и сам каждый день в половине пятого утра приходил в храм в алтарь: читал помянник, молился обо всех. Все терпел.
В последние минуты его жизни с ним были его духовные чада. Его близкая духовная дочь, плача, спросила:
– На кого вы меня оставляете?
Он слабым голосом ответил:
– Оставляю Матери Божией.
И у него потекли слезы. Потом батюшка обратил лицо к иконам и воскликнул: «Матерь Божия… Иоанн Предтеча…» Его лицо, желтое от болезни, просветлело, а борода и волосы на голове за одну минуту побелели. После этого он предал душу Господу. Было 4 часа утра.
Похоронили отца Андрея на монастырском кладбище. На могиле у него выросло абрикосовое деревце. Дикие голуби слетались на него и садились на ветвях. При жизни отец Андрей очень любил голубей, всегда кормил их. У окна его келии росла слива. Перед смертью батюшки голуби стайкой – по 25–30 птиц – прилетали, садились на ветки сливы, на форточку и ждали отца Андрея, несмотря на ветер и непогоду.
***
В житии апостола Андрея Первозванного приводятся его слова о значении земных страданий. В ночь перед казнью, сидя в темнице, он поучал народ: «Если бояться страданий, то надлежит бояться тех, которые начинаются с тем, чтобы никогда не иметь конца. Временные же страдания, если они незначительны, переносятся легко; если же они велики, то скоро, удалив из тела душу, сами окончатся. Но люты те страдания, которые вечны. Поэтому будьте готовы к тому, чтобы через временные скорби перейти к вечной радости, где будете веселиться, всегда процветать и всегда царствовать со Христом». Отец Андрей последовал учению своего небесного покровителя, до конца претерпев все скорби, которыми была преисполнена его жизнь. Он, по заповеди Евангелия, «в терпении стяжал душу свою» (см.: Лк. 21: 19) и перешел от земных страданий в нескончаемую небесную радость. Полина Тимакова
Главная 
